Сбор средств на издание «A Heart Blown Open», автор Кейт Мартин-Смит

Келли с головой ушёл в дела своего небольшого центра дзен и йоги Канзеон. Он работал с 6 до 11 утра, возвращался домой на велосипеде, а позже снова проводил занятия с 6 до 9 вечера, шесть дней в неделю. Рана, оставленная уходом Бренды в его уме, всё ещё болела, и его удивление собственному порыву жестокости по отношению к ней до сих пор не прошло.
Путешествие в Индию однажды уже изменило жизнь Келли, и он решил, что пришло время снова отправиться в путь. Может быть, там он обретёт желанную ясность. Он планировал посвятить несколько месяцев обучению у Паттабхи Джойса, одного из величайших мастеров аштанга-йоги. По американским стандартам жить в Индии было недорого. Скромных сбережений Келли должно было хватить надолго. Он снял просторную квартиру неподалёку от дома Паттабхи, в котором мастер жил и преподавал. Паттабхи — йогин, обладавший практически непревзойдёнными способностями и реализацией, и не чуравшийся от случая к случаю демонстрировать свою человечность — сам по себе был выдающимся персонажем.
Прилетев в Индию, Келли отправился в Майсур, расположенный на юго-западе страны. Паттабхи Джойс учил прямо в своём скромном доме, а не в ашраме, как предполагал Келли. Установочное занятие проходило в небольшой подвальной студии в доме Джойса, где собралось около дюжины его западных учеников, включая Келли. Паттабхи вкратце объяснил, как будут проходить занятия и чего следует ожидать, а когда занятие подошло к концу, отозвал Келли в сторону. «Одна из моих племянниц будет убирать твою квартиру и готовить тебе еду. Ты будешь платить ей один доллар в неделю».
— Я могу платить больше, чем доллар в неделю, — усмехнулся Келли.
Паттабхи строго покачал головой и погрозил Келли пальцем. «Тебе, как и мне, будет служить прекрасная светоносная индуистская богиня. Оставь свою мораль и не пытайся превратить эту девушку в капиталистическую свинью, предлагая ей лишний доллар». У Келли отвисла челюсть. В конце концов, когда-то он отдал практически незнакомому человеку восемь тысяч долларов — баснословную сумму для ранних 1970-х. «Наша культура», — Паттабхи ещё яростней замахал пальцем, — «это не ваша культура. Наша культура существует уже тысячи лет, она работает, и на то есть причины. Нам здесь не нужны ваши ценности, мы не хотим их. Когда мы захотим узнать ваши обычаи, мы приедем к вам. Но сейчас вы здесь, чтобы учиться у нас. Так что учитесь». Он подождал, пока в глазах Келли отразится глубинная истина его слов, повернулся и зашагал прочь.
Дни Келли были прекрасны в своей простоте. Подъём в 5 утра, часовая медитация, потом очень лёгкий завтрак, три часа обучения йоге у Паттабхи, обеденный перерыв, затем, днём, снова йога. Это была великолепная программа, разработанная таким образом, чтобы практикующий мог теснее соприкоснуться с йогой и глубже понять её. Келли рассчитывал уехать из Майсура с кучей историй о Паттабхи Джойсе и о том, что этот великий учитель подтолкнул, расколол и раскрыл его, как когда-то сделал Свами Гоурибала.
Каждый день на утреннюю медитацию приходил красивый седовласый мужчина, который, однако, позволял себе уйти через десять минут после начала часовой практики. Позже Келли видел, как этот человек с невероятно живыми и осознанными глазами спокойно сидит на солнце и попивает кофе. Его волосы и энергия принадлежали старику, которому было явно за шестьдесят, но на его лице не было ни морщинок, ни отражения забот, и если бы он красил волосы, то легко мог бы сойти за тридцатилетнего. В четвёртый раз заметив, как человек с огромными, живыми глазами, вбирающими всё окружающее, сидит и пьёт кофе, Келли подошёл к нему.
— Привет, — сказал он, присаживаясь рядом, с чашкой кофе в руках.
— Здравствуйте, — ответил мужчина. — Не понимаю, как вы это делаете.
— Что «это»? — спросил Келли.
— Сидите так долго. У вас это получается куда лучше, чем у меня. — Мужчина улыбнулся. В его тоне было что-то лирическое, а его присутствие действовало успокаивающе. Келли пригляделся к нему. Глаза мужчины были спокойны, но бдительны. В них была какая-то яростная мягкость, проникающая прямо в Келли, и хотя Келли было странно это сознавать, он моментально влюбился в него. Это произошло так же естественно, как иногда приходит ощущение внутреннего парения при взгляде на великое полотно. Пока ум Келли обрабатывал всю эту информацию, его внимание на мгновение отвлеклось, а когда он снова взглянул на мужчину, то увидел, что тот пристально смотрит на него.
Над их головами пролетела стая разноцветных попугаев, которые, переговариваясь друг с другом, сели на дерево неподалёку.
— Вот это картина, — сказал Келли, освобождаясь от транса. Он снова взглянул на индийца. — Меня зовут Денис. Денис Келли.

— Вы проходите обучение? — спросил Келли.
— Нет, не совсем. Я пишу книгу о Паттабхи Джойсе, так что я здесь вроде как в качестве журналиста. — Он рассмеялся.
— Вы журналист?
— Нет, сэр. Я профессор на пенсии. Я был деканом по работе со студентами в Университете Майсура. — Он протянул руку. — Меня зовут Су Бара Чар.

Прошла ещё неделя, в течение которой профессор оставался верен своему режиму. Вместе с остальными учениками он появлялся на утренней медитации, уходил с неё рано, занимал уютное местечко на солнце, пил кофе и делал заметки в блокноте. Казалось, что он так же спокоен и обладает такими же прочными корнями, как то древнее дерево, под которым он сидел. Он никогда не приходил на занятия йогой, а ждал в саду, что-то писал и потягивал кофе.
Су Бара Чар и Келли, чаще всего проводившие свой ранний завтрак вместе, всё больше сближались.
Однажды утром Келли спросил Бара Чара, есть ли у него семья.
— Нет, мистер Келли, у меня нет семьи, — ответил он, но что-то в его взгляде заставило Келли продолжить расспросы.
— Совсем никого? — поинтересовался Келли. — Ни жены, ни какой-нибудь подруги?
Бара Чар рассмеялся.
— Вы очень проницательны, мистер Келли. Да, вы правы, у меня есть большая любовь. — Бара Чар моргнул.
Келли улыбнулся.
— Значит, у вас есть партнёрша?
— Да, мистер Келли. Она богиня. — Лицо Бара Чара светилось изнутри. — Она моя великая любовь, её присутствие — это благословение и честь для меня.
— Вы женаты на ней?
— Женат? Нет, сэр. Мы полюбили друг друга много лет назад, но она была замужем за моим близким другом, поэтому мы так и не консумировали свою любовь. К тому же, в этом нет необходимости. — Он улыбнулся.
— Она всё ещё замужем за вашим другом?
— Она из брахманов, мистер Келли. В сущности, брак — это на всю жизнь. Её муж — мой друг — умер много лет назад, но она должна быть верна ему.
— Значит, — спросил Келли в замешательстве, — можно сказать, что вы дали обет безбрачия?
— Да, мистер Келли. Понимаете, так принято.
— Как давно вы любите друг друга?
— Почти тридцать лет.
— Но у вас ведь были другие любовницы, была другая любовь?
— Нет, мистер Келли. Она — это всё, что мне нужно, всё, чего я могу желать.
Не найдя, что ответить, Келли уставился на него.
— И что вы с ней делаете? — спросил он наконец.
— Много разного, мистер Келли. Всё, что мне нужно в жизни, это моя любовь к ней — и к Богу. Мне очень, очень повезло. — Бара Чар откинулся назад и лучезарно улыбнулся.
— Это уж точно. — Выдавил Келли. Позже он поделился с Бара Чаром своей историей, в которой были разбитое сердце, ЛСД, тюрьма и духовная практика.
Однажды, на третью неделю со дня их знакомства, профессор Бара Чар подозвал Келли.
— Мистер Келли, — обратился к нему Бара Чар с большим напором, чем Келли доводилось видеть прежде, — вы должны уехать отсюда вместе со мной. Мы вместе осмотрим храмы южной Индии. Вы должны кое-что увидеть.
— Храмы? — в тоне Келли прозвучал отказ. — Профессор, я достаточно посмотрел на Индию, и видел много храмов. Я здесь, чтобы учиться у одного из величайших мастеров йоги — у человека, о котором вы пишите книгу!
— Вы здесь не для этого, мистер Келли.
Келли лишь поднял брови, рассмеялся и ушёл. Шли дни, и с каждым днём профессор всё с большей настойчивостью просил Келли проехаться с ним по индусским храмам.
— Послушайте, профессор, — с раздражением сказал Келли после недели отказов и объяснений своей незаинтересованности, — я не собираюсь рассматривать храмы. Я уже сказал вам, что достаточно насмотрелся на Индию. Я здесь для того, чтобы учиться у Паттабхи, и ни для чего другого. Это всё, что мне сейчас нужно.
Бара Чар улыбнулся, демонстрируя свои белые, ровные зубы.
— Вам нужно кое-что увидеть, мистер Келли. Вы должны посмотреть индуистские храмы на юге — здесь они ещё не испорчены, а их сокровища не разграблены и доступны для обозрения.
Келли покачал головой и положил руку ему на плечо.
— Спасибо, профессор. Но я здесь ради Паттабхи Джойса. Обучаться у него — это честь, и я не собираюсь уезжать от него, чтобы смотреть достопримечательности.
Прошло ещё две недели, и хотя Келли и профессор говорили на разные темы, Бара Чар не переставал настаивать на том, чтобы Келли оставил обучение и отправился путешествовать.
— Окей, — сказал Келли в один прекрасный день после утренней медитации. — Я поеду. Но только при одном условии: вы поедете со мной и будете моим гидом, как вы предлагали в самом начале.
Бара Чар хлопнул в ладоши, его глаза засияли.
— О, мистер Келли! Почту за честь! Мой двоюродный брат — водитель. Он отвезёт нас, куда нам понадобится. Но мы должны кое-что предусмотреть. — Бара Чар начал живо давать указания. — Во-первых, многие храмы, финансируемые государством, обязаны впускать туристов. Мы не станем обращать на них внимание, и будем посещать только храмы для индусов — гораздо более священные и особенные. Туда не пускают язычников вроде вас, мистер Келли. — Он улыбнулся. — Поэтому вы побреете голову, наденете монашеские одежды и раскрасите своё лицо и тело, а я буду говорить людям, что вы уважаемый и знаменитый американский харе-кришна, распространяющий индуизм на Западе. Тогда, возможно, они позволят западному человеку войти на священную землю.
— Я больше по дзену, — заметил Келли, — но, наверно, смогу сойти и за хинду. Как долго вы собираетесь путешествовать? Я не хочу уезжать от Паттабхи надолго.
— Мы будем путешествовать до тех пор, пока вы не получите то, что вам нужно, мистер Келли. — Бара Чар широко улыбнулся. — Но, если вас это успокоит, не думаю, что нам потребуется больше двух недель.
Келли вздохнул, кивнул и покорился.
Через два дня оба мужчины неслись по южной Индии, расположившись на заднем сидении большого седана с очень тихим водителем. У профессора было много знакомых, и все трое путешественников побывали в гостях у полудюжины из них. Если вы никогда не были гостем в семье брахманов, знайте: это торжественно и прекрасно. Свежие цветы, ароматные простыни, лучшая еда и лучшие напитки, которые может позволить семья, и уважение и доброжелательность, с какими обычно принимают глав государства. За первые четыре дня они объехали не менее двадцати храмов и попали внутрь примерно трети из них.
Профессор Бара Чар объяснял жрецам, охранявшим входы в храмы, кто такой Келли, кивая в его сторону, в то время как Келли царственно стоял со свежеобритой головой в одной набедренной повязке, прикрывавшей его гениталии. Профессор использовал уговоры, подкуп и настаивал, чтобы Келли впустили внутрь, так твёрдо, как только мог. Иногда жрецы уступали, а иногда просто смеялись над Келли, качали головами и прогоняли их прочь. Поскольку многие храмы владели древними статуями, изготовленными из чистого золота, инкрустированного драгоценными камнями, в них часто присутствовал караул из солдат индийской армии, державших наготове пулемёты.
Если Келли пускали внутрь, Бара Чар никогда не входил вместе с ним, а ждал его в машине. Келли входил в квадратный двор и шёл в храм, расположенный в задней части комплекса. Там он стоял вместе с полусотней людей и ждал, когда его впустят в храм. Внутри храмы были просторны, с большим количеством элементов, вырезанных из камня и дерева, а в дальнем конце помещения располагались закрытые двери алтаря.
Жрецы храма, воздух которого был тяжёлым от благовоний, читали одурманивающие молитвы и, в конце концов, открывали двери алтаря, демонстрируя золотые и бронзовые статуи индийских богов и богинь, всегда ослепительных и украшенных драгоценностями. Двери оставались открытыми около пяти минут, после чего жрецы вновь закрывали их. Келли часто видел, как кто-то из окружавших его индусов впадал в экстатическое состояние, иногда люди падали, рыдали или были настолько дезориентированы, что им требовалась помощь, чтобы выйти наружу. Затем группу из пятидесяти человек выпроваживали из храма обратно во двор. Келли возвращался в машину, и Бара Чар сосредоточенно изучал его одну-две секунды, прежде чем назвать местонахождение следующего храма, в который они отправлялись.
День проходил за днём, и Келли начал уставать от однообразия того, что видел.
— Я понял, — однажды сказал он Бара Чару, — я понял, что мифико-поэтическая структура индуизма не отличается от римско-католической с её молитвами Деве Марии и святым. Я чувствовал, как меняется энергия индусов, я видел, как они входят в экстатические состояния. Моя оценка глубины и красоты индуизма значительно возросла. Что ещё я, по-вашему, должен увидеть?
Но Бара Чар лишь покачал головой и мило улыбнулся.
На пятый день Келли вошёл в храм, в целом похожий на другие, пройдя через фантастически ухоженный двор. Его впустили внутрь вместе с полусотней других людей, среди которых он был единственным белым — как случалось и во всех прочих храмах. Они вошли в сумрачный храм, и Келли увидел знакомую картину: жрецы жгли тяжёлые камфарные благовония и пели молитвы. В двадцати футах# от него находился закрытый алтарь. Пение и музыка усиливались. Келли был на голову выше самого высокого человека в храме, и поэтому хорошо видел двери алтаря. Он хорошо знал всю программу: пение будет продолжаться две или три минуты, затем двери алтаря отворятся и перед ними предстанут статуи божеств, люди начнут терять сознание, после чего двери закроются и жрецы выведут их наружу. Келли рассеянно наблюдал, как медленно открывались двери алтаря, за которыми стояли две статуи из чистого золота, украшенные драгоценными камнями. Это были Шива и Шакти. Они стояли, ослепляя своим великолепием, около трёх с половиной футов в высоту#, навек застывшие в танце и глубоко увлечённые друг другом. Было очевидно, что фигурки очень древние и отлиты из чистого золота. На месте глаз у них были рубины, а черты их расписанных лиц поражали мастерством исполнения.
Пение стало громче, заставив сердце Келли открыться красоте голосов. Его ноздри наполнил тяжёлый дым, а нахождение в толпе делало южноиндийскую жару ещё неистовей. Золотая голова Шивы повернулась, и его рубиновые глаза посмотрели в толпу, отчего у одних перехватило дыхание, другие начали читать молитвы, третьи же потеряли сознание. Келли уставился на него, широко открыв глаза, изредка моргая. Он только что поучаствовал в групповой галлюцинации. Как интересно! Но тут золотая нога Шивы опустилась на землю, а Шакти повернула лицо к толпе. Оба божества улыбались, вместе исполняя некое подобие мудр и грациозно меняя положения тела, в то время как их лица светились блаженной любовью. Они плавно двигались в течение нескольких минут, пока их тела вновь не застыли. Первым занял своё место Шива, и подвижность постепенно покинула его тело. Теперь он стал той же прекрасной, но безжизненной статуей, какой был, когда Келли вошёл в храм. Движения Шакти также стали замедляться, и, наконец, она приняла исходное положение. Прежде чем отвернуться, она взглянула в толпу, и её рубиновые глаза встретились с глазами Келли. Келли почувствовал, что открывается так, как никогда раньше, энергия пронеслась по его телу, вытолкнув его сознание и разбросав его по вселенной. Он внезапно усомнился в том, что у него есть физическое тело — он был энергией, был движением и чувствовал, как самая чистая и божественная женская любовь извергается в его сердце. Двери алтаря закрылись, и жрецы довольно бесцеремонно вытолкали наружу верующих, многие из которых, как и Келли, едва шевелили ногами.
Келли оказался под полуденным солнцем, чувствуя на своей коже тепло — более чувственного прикосновения, более интимной связи он никогда не испытывал даже в объятиях женщины. По его щекам свободно и незаметно для него самого текли слёзы. Он ступал по земле, будто по животу беременной женщины, касаясь её благоговейными стопами. Он дважды заблудился на прямоугольном дворе, и улыбающиеся солдаты аккуратно направили его к передним воротам. Келли оказался на улице и увидел машину, в которой сидел профессор. Он открыл дверь и сел в машину. Бара Чар хлопнул в ладоши и коснулся сердца Келли. «Вот что вы должны были увидеть, мистер Келли», — произнёс он с нежностью. Келли уставился на него, пытаясь уловить смысл его слов, но не в состоянии забыть их. «Вы приняли в своё сердце божественное женское начало. Вы уже никогда не будете прежним. Это то, что вы должны были увидеть. Благодарю вас за огромную честь разделить с вами этот опыт».
Келли был не в состоянии говорить, он не мог произнести ни звука ещё три дня. Его святой спутник отводил его в дома, где они спали, иногда помогал ему есть и просто позволял Келли плыть по морю приятия и исцеления, переполнявших его. Келли больше не смотрел на культуру индуизма снаружи глазами антрополога — он проживал её изнутри. Он был хинду, его ум был един с умом Кришны, он был любящим и возлюбленным, эросом и агапе, эволюцией и инволюцией, началом и концом, он был целиком и полностью погружён в совершенство.
Келли продолжил своё обучение у одного из величайших мастеров йоги двадцатого века, но его настоящим учителем был ушедший на пенсию декан по работе со студентами, простой, скромный мужчина, всем своим существом любивший женщину, но не имевший возможности консумировать эту любовь. Поэтому он служил ей, Келли, и всем, кого встречал, и пламя его святого сердца разгоралось в любом, кто был способен его почувствовать. Келли понял, что этот человек был настоящим святым, что он жил лишь преданностью Богу и таким же людям, как он сам, не прося ничего взамен. Его доброта, проницательность и распахнутое настежь сердце показали Келли, что на самом деле значит быть переменой, которую люди хотят видеть в мире.
Собираясь возвращаться в Соединённые Штаты, Келли осознал, что иногда Бог действительно ходит среди нас.

В том же году Келли вернулся в Бостон, чтобы служить в качестве тензо, или повара Чогьяму Трунгпе и Его Святейшеству Шестнадцатому Кармапе Рангджунгу Ригпе Дордже. Эта позиция считалась почётной, и Келли потратил месяц на подготовку: он научился готовить красного люциана по самому изысканному японскому рецепту. В день, когда Келли должен был готовить для Трунгпы и Кармапы, эти двое мужчин уединились с несколькими помощниками и старшими учениками в закрытой комнате неподалёку от кухни. Ужин был запланирован на 9 вечера, и Келли подготовил к нему всё необходимое. Зная склонность Трунгпы опаздывать, он планировал подать ужин в 11 вечера — он рассчитывал, что такая задержка будет достаточно безопасной. В 10:30 он подошёл к деревянным дверям, за которыми скрывались Трунгпа и Кармапа. У дверей, изящно сложив руки перед собой и глядя вдаль, стоял один из помощников.
— Ужин готов, — сообщил Келли мужчине. Тот вежливо кивнул.
— Минутку. — Помощник проскользнул в дверь так быстро, как только мог, однако движение массы тел и пьяный смех всё же не ускользнули от внимания Келли. Прошло несколько секунд, и помощник быстро открыл и захлопнул дверь. Он занял прежнюю позицию спиной к двери с изящно сложенными впереди руками.
— Ринпоче ещё не готов ужинать.
— Это рыба, — напомнил Келли немного резко. — Она подаётся горячей. Если она остынет, то опадёт.
Помощник кивнул и вежливо улыбнулся, но не сдвинулся с места.
Келли вернулся на кухню и помыл посуду. Он убрал свои специи и приборы, помыл столы и сложил все полотенца. В полночь он снял и повесил свой фартук. В кухне, на главном столе, на своей сковороде лежал красный люциан с обвалившимися боками, холодный и испорченный. Гарниры — картофельное пюре с чесноком, хреном и свежим соусом, зелёные бобы, политые мёдом с эстрагоном, и собранные вручную грибы, обжаренные в красном вине со свежими специями, остыли, а соусы потемнели.
Келли вышел в коридор и направился к помощнику. Ещё на полпути до него стал долетать бурный смех и хихиканье, доносившиеся из-за дверей. Келли был до глубины души возмущён тем, что его таланты принимают как должное.
Вне себя от злости, он пулей подлетел к дверям.
— Ты!... — Крикнул помощнику Келли. — У меня сообщение для этого тибетского членососа: пусть пойдёт подрочит.
Помощник, входивший в круг людей, наиболее близких к Трунгпе, многое повидал на своём веку, но никогда прежде не слышал, чтобы о его учителе отзывались в таких выражениях. Келли развернулся, чтобы уйти, но в этот момент раздалась музыка, и дверь отворилась. Перед ним появился Трунгпа. Он широко улыбался.
— Чаррльсс, — пролепетал он, называя Келли его вымышленным именем, — где наша еда? — Он похлопал Келли по спине. — Давай! Я знаю, ты приготовил для нас что-то невероятно вкуш... вкусное, да?
Келли отправился в кухню и вернулся с едой, которую разложил по тарелкам для девяти человек, находившихся в комнате. Они поглощали еду, расточая щедрые похвалы кулинарному мастерству Келли. Он же молча стоял со скрещенными руками, слушая их комплименты и наблюдая, как они едят. Позже, когда он убирал их тарелки и относил их в кухню, его подозвал невозмутимый помощник.
— Ты слышал, как им понравилась твоя еда? Ты, должно быть, превосходный повар!
— Я мог бы подать им собачье дерьмо, и они бы не заметили разницы, — прокомментировал Келли. — Я оставил для тебя тарелку — поешь, если голоден. Она в холодильнике, третья полка сверху.
— Ты в порядке? — спросил мужчина с искренним участием.
— Ага, — отозвался Келли, — у меня всё хорошо. — Он улыбнулся. — Вообще-то, даже лучше, чем хорошо. У меня всё замечательно.
— Знаешь, он учит через «безумную мудрость», — извиняясь, заметил помощник, в чьи обязанности входило справляться с последствиями шока, который создавал Трунгпа.
Келли на секунду остановился.
— Насколько мне известно, в мудрости нет ничего безумного.
Вернувшись в свою комнату, Келли глубоко заснул с уверенностью, что утром уедет и никогда больше не будет учиться у Трунгпы. Он наконец-то раскусил этого человека, наконец-то понял его методы обучения и то, насколько эффективно они раскалывают людей. Келли даже видел, как ловко им играли — Трунгпа выжал из этой шутки всё, что мог, максимально эффективно давя на нужные кнопки. Келли пришлось признать, что всё это было очень умно — от начала и до конца.
— Нужно видеть совершенство, — одно из любимых выражений Трунгпы, под которым он имел в виду, что с точки зрения недвойственного, просветлённого ума, с точки зрения сатори, всё совершенно. Твой учитель пьян? Ну и что? Он пытался переспать с твоей женой? Ну и что? Нужно видеть совершенство! С точки зрения абсолюта, нет никаких оценок, никакого эго, ничего, что само по себе не являлось бы совершенством. Вопреки тому, чему учит религия, истина заключается в том, что Бог не принимает ничью сторону и не разделяет нашу мораль и наши ценности. Всё, что возникает, уже Совершенство. Келли не сомневался, что Трунгпа, подобно Свами Гоурибале, был просветлённым существом. Он подозревал, что безумная мудрость Трунгпы была дымовой завесой, за которой скрывалось потворство собственным желаниям, и предлогом не проводить психологическую работу со своим маленьким, относительным эго. Человек явно был сексуально одержимым алкоголиком, но Келли также знал, что никакие выходки Трунгпы не имели значения, если «видеть совершенство».
Когда он закрывал чемодан и выходил на улицу, в свежесть бостонского утра, ему открылась важная истина: он видел, как «фирменная» безумная мудрость Трунгпы работала во время ретритов, мастерских выходного дня и лекций, работала для американского среднего класса из пригорода, которому необходимо было разрушить упругую монотонность своей жизни. Келли же пытался вернуться к рациональности. Безумия ему было уже достаточно.
Его взросление было безумным. Когда четырнадцатилетний мальчишка явился с дробовиком в спальню родителей, это было безумием. Его бегство от жены и дочери, работа на банду и жизнь на улице были безумием. Как-то между делом он стал крупнейшим производителем ЛСД в 1970-х, и полдюжины агентов Управления по борьбе с наркотиками прочёсывали страну в его поисках. Безумие. Джесси сидел на героине и мотал срок, Шерил сидела на ПМА и алкоголе, как и многие их друзья. Безумие убивало его и тех, кого он любил. Кандинский, шептавший ему об ожерельях из ушей на армейской базе, был безумен. Испачканный кровью адепт Кали в сопровождении обнажённых по пояс женщин, был безумен. Свами Гоурибала, заставивший хижину, старуху и четырёх древних свами раствориться в воздухе, отрицая границы возможного, был безумен. Сама жизнь Келли была безумна. Этого безумия ему хватило бы на всю жизнь.